В январе 2024 года девушка по имени Элина записала видеообращение. Его цель была в том, чтобы призвать правоохранительные органы и прокуратуру к выполнению должностных обязанностей в её деле об изнасиловании. Она была вынуждена пойти на этот шаг в борьбе за справедливое наказание своего насильника – фотографа Азамата Кенжегулова. Элину поддержала общественность, что во многом повлияло на исход дела.
Другие громкие кейсы, – дела Улжан и Салтанат, которые гремят на всю страну – также побудили многих девушек к солидаризации, к тому, что они стали делиться своими историями о пережитом насилии, а также на принятие закона о криминализации семейно-бытового насилия. Некоторые отмечают сходство с американским движением #metoo, целью которого является проведение кампаний против абьюза, сексуальных домогательства и культуры изнасилований. Пострадавшие публично рассказывают о своём опыте, а итогом становятся раскрытые дела или личности, которые подвергаются культуре отмены.
Нужна ли в Казахстане такая практика, как обстоят дела с презумпцией невиновности, какую роль в нашем обществе играет виктимблэйминг и почему сейчас всё больше женщин рассказывают о пережитом насилии? Авторка ’98mag Мари Романова поговорила с правозащитницами, активистками и юристками, чтобы узнать ответы на эти вопросы.
Татьяна Чернобиль, юристка и правозащитница:
«Виктимблейминг – это признак небезопасного общества, когда, ожидается, что ты сам_а, а не кто-то другой_ая отвечаешь за свою сохранность. И, если с тобой что-то случается, виноват_а ты: “О чем думал_а, когда туда шел_ла?”, “Зачем было так одеваться?”, “Надо меньше пить/курить/гулять!”. Если кому-то из нас не повезло, то мы думаем: “В другой раз мне надо быть осторожней, избегать таких ситуаций, чтобы не оказаться на её_го месте”. Винить жертву – это как создавать иллюзию безопасности для себя. Все забывают, что безопасность — это про профилактику преступности, обустроенный город, доступную полицию и другие службы, про освещённые улицы, надёжные такси и так далее.
Любое заявление о преступлении – это работа, где нужно проводить расследование, регистрации и так далее. Кроме того, каждое обращение – это статистика. На практике, работа полиции оценивается по количеству заведённых, прекращённых, доведённых до суда дел. Хотя официально критерии оценки работы полиции были изменены. Теперь она должна оцениваться по уровню доверия со стороны населения и чувству безопасности. Но на деле каждый заявитель – это проблема в глазах правоохранительных органов. Поверх всего могут накладываться личные, нередко стереотипные убеждения сотрудников. Кто-то из них может, например, с предубеждением относиться к заявительницам об изнасиловании вообще, или к секс-работницам, или к женщинам, заявляющим на своих мужей. Так, обратившись раз и не найдя помощи, пострадавшие могут вообще перестать заявлять в полицию и однажды рискуют быть убитыми.
В Казахстане был свой свой #metoo – движение #немолчи. Сегодня оно больше про информирование о случаях насилия и оказание поддержки пострадавшим. Казахстанки чувствуют солидарность и поддержку других женщин, общества. Это всё результат и женских маршей, и митингов, и широкого освещения в СМИ вопросов насилия над женщинами, и, особенно, индивидуальных кейсов. Так, женщины, пострадавшие от насилия и нашедшие в себе силы обратиться в полицию, выдержать расследование, обретают очень мощную поддержку. Как показали недавние кейсы алматинок Элины и Улжан, благодаря огласке, дела девушек не просто дошли до суда, но виновные получили реальные сроки. Всё это не может не вдохновлять других пострадавших женщин следовать их примерам.
Вытекающая из этого культура отмены становится женским протестом против патриархальных устоев. Я считаю, что это не только про результат кэнселинга, а скорее про мобилизацию и видимость женщин. Когда дело доходит до правонарушений, многое зависит от срока давности. Но у морального вреда срока давности нет. Поэтому при условии наличия вины в действиях виновного и желании, с него можно пытаться взыскать моральный вред в гражданском суде.
Что касается презумпции невиновности, то обязанность её соблюдать не распространяется на частные лица или СМИ. Это долг и обязанность представителей власти. В вопросах СМИ – это больше про профессиональную этику, а для частных лиц – это вопрос доверия к системе правосудия. Зная нашу систему правоохранительных органов, систему правосудия, маловероятно, что культура отмены выльется в осуждение невиновных. Более ожидаемо, что у нас начнут привлекать сторонников культуры отмены».
Айгерим Кусаинкызы, фемактивистка и исследовательница гендерной экономики:
«В криминалистике есть подраздел виктимологии, который затрагивает психологию пострадавших и обвинителей. Наука утверждает, что многим легче винить пострадавшую, так как она слабее и уязвимее во всех смыслах. Люди по всему миру склонны виктимблеймить женщин. Мы так выросли: не убрано в доме – виновата мама, ведь почему-то не справляется со своей второй сменой; ребёнок плохо учится – виновата мама, потому что не уделяла ей_му должного внимания; Бишимбаев убил жену – виновата мама, она не уследила за сыном. Если в стране виктимблейминг – норма, то впоследствии всё меньше женщин будут присутствовать во власти, бизнесе и браке. Для развития общества – это якорь, который не дает двигаться с мёртвой точки.
Сейчас мы наблюдаем, что больше женщин стали говорить о пережитом насилии. Я думаю, что сработал «эффект домино» после кейса Салтанат Нукеновой. Есть казахская пословица: «Если одна девушка выходит замуж, то сорок девушек видят сон о замужестве». В современных реалиях можно ретранслировать её так – если хотя бы одна из нас столкнулась с бытовым насилием, то сорок других не будут молчать. Можно сказать, что это своеобразный аналог движения #metoo, который меняет отношение казахстанок к домашнему абьюзу. Современные девушки перестают терпеть насилие так, как это делали их матери и бабушки. Такое явление характерно и для других стран. Например, корейские феминистки сейчас активно ведут свою волну борьбы против патриархата (движение «4В» – прим.ред).
В Казахстане мы вынуждены отменять телепередачи, где используют мизогинные слова и сексистские выражения против женщин, потому что мы должны бороться за свои права и свой статус. Не у всех людей искусства есть фем-оптика, как результат – у нас пишут песни о краже невест, длинном языке и изнасилованиях. Следовательно, только через культуру отмены мы можем донести до большинства, что женские права нарушаются ежеминутно, а сами женщины ежедневно подвергаются избиениям или умирают.
Почему мы должны молчать в тряпочку? Мы будем кричать всё громче и громче – пусть привыкают к этому! Наше поколение совершенно другое, ведь современным женщинам важны они сами, а не семья или ұят.
В Казахстане сильно критикуют само существование культуры отмены, говоря, что это удел «вечно недовольных женщин». Хотя культура отмены нужна любой стране, где есть свобода слова и мысли. Часто слышу от мужчин, что при активном развитии культуры отмены в нашей стране начнут обвинять невиновных. Но реальность такова, что подобных кейсов ничтожно мало. Когда законы не работают, а женщинам отказывают в феминистских маршах, кэнселинг будет работать на полную мощь. Я верю в силу культуры отмены, так как это единственный показатель адекватности в наше время. Это не про «злобных феминисток», а про общественный труд, где народ выступает в качестве судьи. Это очень демократичный подход».
Молдир Албан, учредительница Общественного фонда SVET (Stop Violence End Tyranny):
«У нас волна #metoo прошла в 2016 году. Тогда казахстанки начали открыто говорить о том, что пережили. Я была одной из первых женщин в стране, кто решилась раскрыть лицо и имя, чтобы покончить с внутренней борьбой и болью. Я заявила, что не виновата, а ответственность за произошедшее лежит только на насильнике. В тот год был бум подобных признаний. Многие казахстанки под хэштегами #metoo, #янебоюсьсказать, #немолчи делились своими историями. Я считаю, что это привело к изменениям в законодательстве о половой неприкосновенности, ужесточению законов и изменению гендерных стереотипов.
На то, что женщины стали больше говорить о пережитом насилии, повлияло сразу несколько факторов:
– глобальные движения #metoo, #янебоюсьсказать;
– громкие дела о гендерном насилии в стране;
– повышение осведомлённости через СМИ и социальные сети;
– марши и митинги;
– изменения культурных и гендерных стереотипов и норм
– доступ к ресурсам и услугам;
– растущая осведомлённость общества о своих правах.
Но людям до сих пор сложно принять тот факт, что только насильник виноват в произошедшем. В обществе все ещё много стереотипов о том, что женщина провоцирует мужчину – о чём был недавний скандал на подкасте, где юрист Казахстанского союза родителей озвучил, что в 85% случаях изнасилований женщины сами виноваты «не в том месте, не в то время, не в той одежде была». Приведя якобы слова криминалиста, что говорит о том, что без соответствующего исследования криминалисты заочно накладывают ответственность на самих потерпевших. Участники того религиозного подкаста «ОРТА» – Jah Khalib, Асхат Абжанов и другие согласились с данным утверждением. Эти опасное явление. Люди, имеющие такую огромную аудиторию как Jah Khalib транслируют в массы деструктивные недоказанные вещи. Участники впоследствии пожалели о сказанном – в сети был шум, а концерты рэпера недавно отменили в Молдове. Это хорошая практика – отвечать за свои слова и действия.
В Казахстане нужна культура отмены.
Очень часто люди искусства, спорта или чиновники допускают харассмент, мизогинные высказывания или прибегают к насилию, при этом имея огромную аудиторию и каналы вещания. Наличие такого доступа накладывает на автора ответственность перед обществом за всё, что он несёт в массы. Хотелось бы, чтобы развивалась культура отмены по социальному капиталу и финансам. Это необходимо для того, чтобы те, кто хотят совершить аналогичные преступления или желают транслировать идеи гендерного насилия в массы, начали думать о последствиях своих действий. Невозможно отменять человека без доказательств. Человек, решившийся на открытое объявление о правонарушении или преступлении в отношении него, чаще всего предоставляет и доказательства, в виде фото/видео/аудио, скрины переписок, с угрозами или признаниями.
Виктимблеминг, стереотипы и мужская солидарность (большинство сотрудников правоохранительных органов – мужчины) приводят к тому, что люди у власти зачастую встают на сторону насильника. Скорее всего, у них самих «рыльце в пушку». Иначе зачем защищать незнакомого мужчину, навешивая ярлыками и обвинениями опять же незнакомую женщину? Тут может быть только одна логика – «защищая себе подобных, защищаю себя». У такого отношения к пострадавшим очень много негативных последствий – от невозможности своевременно сдать судебно-медицинскую экспертизу из-за потери времени до отказа принимать заявления. Так, пережившая насилие женщина боится лишний раз писать заявление, а насильник остаётся на свободе».
Жанель Шахан, художница, участница женского художественного коллектива МАТА, активистка движения за политические реформы Oyan, Qazaqstan!:
«Резонансные дела Салтанат, Элины, Улжан повлияли на то, что женщины стали больше говорить о пережитом насилии. Каждой пострадавшей важно знать, что она не одна, а виновник должен быть наказан. Свою роль также сыграли и социальные сети, став безопасной площадкой, где можно делиться произошедшим и объединяться. В нашем обществе уже происходит что-то похожее на движение #metoo. Например, появились хэштеги #засалтанат и #законсалтанат. Но, думаю, сам факт того, что об этом кейсе знает буквально каждый, говорит о вовлечённости гражданского общества в проблему, на которую многие закрывали глаза раньше. Сейчас быть не в контексте происходящего невозможно.
Нам очень нужна культура отмены. К сожалению, победы в судах – это единичные случаи. Насильники часто избегают наказания. Культура отмены служит своего рода самосудом гражданского общества над виновным, так как законно привлечь к ответственности порой невозможно. Это способствует предотвращению последующих преступлений. Мы видим, как крупные издания делают заявления, как меняется этика по принятию сотрудников на работу, как фонды по борьбе с насилием получают поддержку. Это нормализует практику нетолерантности к насилию.
Всегда важно слушать пострадавшую. Как показывает практика, в большинстве случаев, в деле одного насильника позже выявляются несколько пострадавших от его же рук девушек. Пока не доказана вина, люди склонны кэнселить обвиняемого онлайн, чтобы обезопасить себя и общество. Нужно понимать, что у нас очень сложно доказать вину насильника, процессуальные дела ведутся очень долго, экспертиза проходит в уничижительной форме по отношению к пострадавшей. Если бы у нас законы работали правильно, все нормы соблюдались, то мы могли бы отказаться от практики культуры отмены. Но, к сожалению, реалии таковы, что сейчас мы должны верить только пострадавшей.
Виктимблейминг создаёт атмосферу страха и недоверия, это негативно влияет на поддержку пострадавших насилия, а также на развитие общества. Я считаю, что это происходит из-за отсутствия понимания основных законов, касающихся прав человека. Если бы нас защищал закон, мы бы не переживали так сильно за виктимблейминг».
Напоследок, хочется узнать, чего не хватает в Казахстане для успешной реализации борьбы за права женщин?
Татьяна Чернобиль, юристка и правозащитница:
«У нас почти нет женщин в политике и власти. Поэтому нам не хватает голоса и видимости. Надеюсь, что идеи гендерного равенства не исчезнут в Казахстане, а мы увидим равную представленность женщин в парламенте и в исполнительной власти, на руководящих постах.
Думаю, что таким образом проблема безопасности женщин, которая сейчас стала всем очевидной, будет решаться, а мы получим комфортные для жизни города, сёла, университеты, школы. И, в особенности, безопасные семьи».
Айгерим Кусаинкызы, фемактивистка и исследовательница гендерной экономики:
«В отношении прав женщин требуется ещё очень много работы, но это не значит, что только половина населения должна заниматься этим вопросом. Это обязанность всех членов общества. Нам нужны нормативно-правовые акты по защите прав женщин и девочек, культурная революция сознания о статусе женщины в обществе, ежегодные феминистские марши на 8 марта и больше ролевых моделей среди женщин.
Я верю в нас – феминисток, и всех казахстанских женщин. Благодаря нашей работе станет возможно, что в УК РК появятся новые статьи о фемициде, сталкинге, харассменте, порно-мести, к 2040 году более 40% будет находиться во власти, и феминистские марши будут проходить ежегодно во всех городах Казахстана. Это не супер оптимистичный прогноз, а надежда, за которую мы боремся».
Молдир Албан, учредительница Общественного фонда SVET (Stop Violence End Tyranny):
«Я считаю, что в реализации стратегии по достижению прав женщин нужно делать упор на образование. Наши педагоги в большей степени происходят из консервативной части общества. Чему они могут научить? Ұяту? В садиках и школах мы должны учить детей культуре согласия и уважения, личным границам и законам. У нас в ОФ «SVET» большая часть обращений носят консультативный характер. Женщины элементарно не знакомы со своими правами, не знают алгоритмов поведения при насилии, поэтому теряют драгоценное время. Чтобы этого не происходило, мы создали памятки (https://svetpf.org/memoforviolencesurvivorsrus).
Надеюсь, что в ближайшем будущем нас ждёт улучшение законодательств, изменения по отношению к женщинам и их роли в обществе, повышение осведомлённости о насилии, а также создание множества гражданских организаций. Эти тенденции зарождаются сейчас и я ожидаю их активного развития».
Жанель Шахан, художница, участница женского художественного коллектива МАТА, активистка движения за политические реформы Oyan, Qazaqstan!:
«В Казахстане не хватает эффективных механизмов защиты прав женщин. Акимат не разрешает активисткам митинг по делу Салтанат, хотя во многих странах мира проходили акции поддержки. Законы о мирных собраниях на деле не работают, нам необходима реформа судебной системы, реформа МВД. Развитие прав женщин в Казахстане в ближайшие несколько лет возможно через улучшение законодательства в этой области, активное обсуждение и популяризацию вопросов гендерного равенства в политике, проблемах насилия и домогательств.
Стоит помнить о том, что закон о криминализации домашнего насилия уже был принят благодаря общественному резонансу среди граждан».
