Альфа открывается как фильм, в котором режиссёрский голос Жюлии Дюкурно звучит неожиданно приглушённо и почти исповедально. После громких, хищных жестов Сырое и Титан, где тело становилось ареной страха и желания, здесь мы слышим не крик, а сиплый вздох. Фильм не шокирует привычным телесным радикализмом, а переносит внимание на хрупкость связей, на уязвимость и близость, которые держат персонажей вместе и одновременно угрожают им. Этот поворот делает новый фильм Дюкурно парадоксально острым: он поражает пустотами, тишиной, трещинами, показывая тело не как место трансгрессии, а как архив памяти и утрат.
Тринадцатилетняя Альфа (Мелисса Борос) возвращается с вечеринки с вырезанной на коже кровавой буквой «А», самодельной татуировкой, сделанной иглой друзей. Её мать (Голшифте Фарахани), врач, реагирует не на бунт, а на угрозу заражения: ведь игла могла принести ту самую чуму, которая превращает больных в застывшие, скульптурные оболочки. Дюкурно не называет болезнь прямо, но её отголоски очевидны: от СПИДа с его клеймом до COVID с изоляцией, и до зависимости, разрушающей близость. Болезнь здесь не аллегория, а физическая реальность; Дюкурно интересует не символизм, а сама уязвимость как состояние. Быть больным значит быть видимым, а любить значит подвергать себя риску.
Сильнее, чем медицинский конфликт, бьёт семейный. Дядя Альфы Амин (Тахар Рахим), изуродованный годами зависимости, возвращается в её жизнь. Он не герой, но прибежище, неровное, хрупкое, но твердое. Мать же воплощает другой тип заботы: холодный, контролирующий. Но Дюкурно не сводит их к удобной оппозиции. Стерильность матери становится не только защитой, но и отчуждением; прибежище у дяди, не только теплом, но и угрозой разрушения. Оба взрослых по-своему несостоятельны, и именно между ними рождается напряжение, в котором взрослеет Альфа. Фильм превращается не просто в диалог двух полюсов, а в исследование того, как ребёнок, заражённый обеими версиями любви, выстраивает свою.
Визуальная поэтика подчёркивает эту амбивалентность: подростковые спальни освещены как карантинные палаты; заражённые выглядят как кристаллы, окаменевшие в собственном страдании. А затем появляется бассейн: сначала стерильный под холодным светом, а потом внезапно осквернённый кровью Альфы. Дюкурно всегда умела вырезать поэзию из телесных жидкостей, и здесь красная вода становится не провокацией, а реквиемом, напоминанием о том, как легко безопасность превращается в источник угрозы. Однако изощрённая символика несёт и риск: по мере накопления снов и галлюцинаций знаки начинают существовать автономно, отрываясь от действия и опыта персонажей. Но именно эта неровность рождает странную, настойчивую красоту картины: скорбь, как и болезнь, не подчиняется правилам, и ритмы фильма сопротивляются строгой драматургии.
Актёрская игра удерживает фильм в равновесии. Борос в прорывной роли воплощает Альфу как девушку, уже наполовину окаменевшую страхом. Фарахани превращает панику матери в образ одновременно клинический и трогательный: любовь, неспособную отделить себя от дисциплины. А Рахим, в роли Амина, становится гравитационным центром картины, наделяя зависимого харизмой, делающей его нежность убедительной даже тогда, когда она грозит самоуничтожением. Вместе они удерживают фильм в равновесии, их химия одновременно поддерживает и подрывает ту непрочную семью, которую они создают.
В последних сценах становится ясно: Альфа говорит не столько о болезни, сколько о самой природе близости. Любовь здесь одновременно спасает и разрушает; болезнь лишь обостряет давние трещины в отношениях, превращая их в драматический каркас картины. Нет катарсиса, нет ясной морали: перед зрителем остаётся семья, вынужденная переживать уязвимость в её чистом виде, и эта обнажённость оказывается страшнее любой условной угрозы извне.
И здесь Альфа оказывается, возможно, самым смелым фильмом Жюлии Дюкурно. Не из-за сцен шока, а честностью: она показывает уязвимость без прикрас, отказывается от катарсиса и позволяет себе несовершенство. Такой язык редок в сегодняшнем кино, которое привыкло к эффектным развязкам и готовым диагнозам. Альфа не лечит, а заражает. Заражает тревогой, состраданием и пониманием того, что наши тела и связи всегда находятся под угрозой. Возможно, в этом и заключается новая, более тихая, но не менее радикальная дерзость Жюлии Дюкурно.
