Сюжет
Фильм начинается как стандартная coming of age драма о юноше, пытающемся найти своё место среди ровесников. Главный герой – Оливер (Барри Кеоган), невзрачный парень из небогатой семьи, недавно окончивший школу и поступивший в Оксфорд по стипендии. Ожидаемо он оказывается где-то на периферии социальной жизни, а его единственным собеседником становится такой же неудачник, только с комплексом Бога. Ситуация кардинально меняется, когда Оливер по счастливой случайности помогает главной звезде университета Феликсу Кэттону (Джейкоб Элорди), застрявшему в парке со спущенным колесом. Ребята становятся друзьями, но дружеские чувства Оливера быстро перетекают в одержимость Феликсом, его красотой, деньгами и социальным статусом.
Когда учебный год подходит к концу, растроганный незавидным положением Оливера Феликс приглашает его провести лето вместе с ним в Солтберне. Примерно с этого момента гомоэротическая драма о взрослении превращается в готический психологический триллер со щепоткой классовой сатиры. Дом Феликса оказывается настоящим родовым поместьем, где когда-то останавливались английские монархи. Небольшой замок переполнен произведениями искусства, по его широким холлам снует бесшумная прислуга во главе со зловещим дворецким, а во дворе красуется настоящий лабиринт из живой изгороди.
Заселившись, Оливер начинает плести свою конъюнктурную паутину, стремясь завоевать доверие всех членов семьи Кэттонов: отца сэра Джеймса (Ричард Грант), матери леди Элзбет (Розамунд Пайк) и сестры Венеции (Элисон Оливер). С одним он обсуждает литературу, с другой сплетничает, а с третьей и вовсе заводит интрижку. Единственным его естественным врагом становится другой приживала богатого семейства – Фарли (Арчи Мадерве), кузен Феликса из Америки. Последний то и дело даёт понять Оливеру, что он здесь ненадолго и сказочная глава его жизни подойдёт к концу вместе с летом.
Вычурный визуал
Многим в глаза бросился визуальный стиль картины. Оно и не удивительно, ведь за операторскую работу отвечал Линус Сандгрен, известный зрителю по фильмам «Не смотри вверх», «Человек на луне» и «Ла-Ла Ленд». В «Солтберне» он создал изобретательный визуальный язык, который критики уже окрестили барочным. В его работе нет случайных кадров – всё здесь выверено по свету, цвету и композиции.
Однако лишенный крепкой сюжетной структуры и сильных образов весь этот визуальный стиль повисает в воздухе и выглядит как глуповатая игра мускулами или очередной музыкальный клип. Очевидно, что весь этот мрачный сюрреализм, который постановщики так активно воспроизводят на экране, Эмиральде Феннел попросту ни к чему. От неприкаянности всё это буйство операторских решений выглядит просто данью модным веяниям, которое к тому же отвлекает от несвежего и предсказуемого сюжета.
Упражнения в эрудиции
Впечатляет и то, с каким рвением режиссёрка наполняла «Солтберн» всем, что ей дорого в популярной культуре и за её пределами. Фильм, как киношный мета-Франкенштейн, сшит из всевозможных отсылок. Даже сюжетная канва выглядит как интерпретация одновременно на «Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во, «Талантливого мистера Рипли» Патриции Хайсмит и «Теорему» Пазолини. Насмотренность и начитанность Эмиральды Феннел сквозит отовсюду: вот вам перепетый «Садок-священник» в титрах, вот байка про Перси Биши Шелли, вот античный Минотавр и, конечно, никуда без Шекспира.
Во всей этой массе пасхальных яиц, вплетённых в диалоги, бережно расставленных в кадре и опорными столбами виднеющихся в скелете сюжета, очень интересно копаться. Критики посвящают целые разборы коллекциям искусства Кэттонов и мелькающим в кадре драгоценностям. К тому же не с меньшей аккуратностью и ностальгией была восстановлена эпоха середины нулевых. Одежда, причёски и плейлисты главных героев были подобраны с такой дотошностью, что сама Феннел называет свой фильм костюмированной драмой.
Но весь этот живой и знакомый мир натыкается ровно на те же грабли, что и визуальный стиль картины, – персонажи, низведённые до карикатурных образов, попросту рушат всю видимую натуралистичность.
Как последние десять минут погубили «Солтберн»
Большую часть хронометража «Солтберн» сохраняет свою неоднозначность: тривиальный сюжет уравновешивается шокирующими сценами, картонные персонажи – живым миром, а вычурный визуал – упакованными в него метафорами и аллегориями. И к концу третьего акта получается неплохое, хоть и слишком претенциозное кино. Но фильм на этом не заканчивается, и Феннел продолжает мучать нас необязательными объяснениями.
Взяв за основу известную историю, она не предлагает зрителю никаких неожиданных ракурсов или интерпретаций и уверенно идёт напролом, сшибая лбом всю тонкую работу, проделанную ранее с помощью метафор, аллегорий и полунамёков. Стерев из фильма все недосказанности, она попутно стёрла и мистический образ Оливера, и готическую атмосферу, превратив не шибко изобретательный сюжет в глуповатый детектив в мягкой обложке.
Шампанский социализм Эмиральд Феннел
Многие зрители и критики увидели в фильме популярный сегодня призыв «съесть богатых». Под лозунгом «eat the rich» объединяют картины с разных концов света, критикующие классовое неравенство и разрыв между богатыми и бедными. Среди них и оскароносные «Паразиты», и «Треугольник печали», и даже «Джокер». Но вписать «Солтберн» в этот ряд будет несправедливо, ведь настоящий антагонист в картине Эмиральд Феннел – это Оливер.
Конечно, режиссёрка высмеивает богатых аристократов Кэттонов, но высмеивает как-то мягко, по-дружески, как принято шутить над членами семьи или близкими друзьями. Возможно, потому что сама Феннел далеко не из рабочего класса – она училась в Оксфорде (и вряд ли по стипендии), вечеринку на её совершеннолетие освещал Таттлер, а её отца в Лондоне зовут «ювелирным королём». Это делает её гораздо ближе к Феликсу или Венеции, чем к Оливеру, может поэтому и симпатии они вызывают гораздо больше.
В её фильме аристократы оторваны от реальности, по-снобски заносчивы и не очень чутки к проблемам окружающих. В их полупустом и застывшем во времени поместье царит вечная скука, прерываемая только необязательными светскими вечерами в духе «Сладкой жизни» Феллини или «Великой красоты» Соррентино. Тем не менее, Кэттоны не жадные, в их отношении к собственному богатству читается почти безразличье, они не жестокие, напротив, коллективно страдают от синдрома спасителя, и уж точно не глупые, хоть и по-детски наивны. Все грехи семейства легко списать на их высокое положение, которое они не выбирали и от которого сами страдают. Их скучающий великодушный аристократизм может и граничит местами с откровенной испорченностью, но едва ли зритель будет желать им смерти.
Другое дело персонаж Барри Кеогана, на долю которого выпали все самые отталкивающие черты и поступки. В противовес сытому безразличию Кэттонов, Оливер готов порами впитывать аристократические выделения семейства, запрыгнуть к любому из них в постель и даже убить только ради того, чтобы как можно дольше оставаться в этом сказочном поместье. Пожалуй, чтобы обезопасить себя от критики, Феннел по ходу сюжета превращает Оливера из выходца из нищенствующего сословия в представителя опрятного среднего класса, выросшего в милом домике с лужайкой.
Таким образом, объектом критики становятся совсем не представители того самого «одного процента» и даже не сама пропасть, разверзнувшаяся между бедными и богатыми, а жадный и завистливый средний класс. Дочь ювелирного короля с улыбкой говорит своему зрителю: «Готова поспорить, что ты готов убить за шанс попробовать мою жизнь на вкус». И, кажется, остаётся права, ведь зритель, глядя на варварский танец главного героя под «Murder on the dance floor» гордо заявляет: «Good for him!».
